Живописец из Пермогорья
Итак, экспедиция в места, где жили и создавали свои произведения народные художники, помогла нам открыть авторов ранее «безымянных» предметов.
Вот, например, прялочка, поступившая в музей еще в конце прошлого века, приобретена у скупщика. Тщательно выписанным растительным орнаментом заполнены все свободные поверхности, а в середине лопаски из круга смотрит птица Сирин. В каждом штрихе узора, в выразительных и по-детски наивных фигурках «выезда» теперь можно безошибочно определить руку Александра Лукича Мишарина. Вот другой предмет — расписной бурачок. По его поверхности свободно разбросаны крупные трилистники, а в обрамлении орнамента — сидящая за круглым столиком пара: над прической девушки косо торчит высокий гребень, а глаза смотрят в разные стороны. Это почерк старшего Мишарина с Василия Лукича.
А вот прялка с подробным и последовательным пояснением того, что мы видим в росписи, комментируется каждый ярус росписи. Сюжет с чаепитием особенно любили исполнять братья Хвостовы из деревни Мокрая Едома. Среди них самым способным был Михаил Семенович: в его жанровых сценках фигурки людей отличались какой-то особой живостью и лихостью, колорит росписи был пламенно-ярким. Похоже, что эта прялка расписана его рукой.
Экспедиции удалось узнать не только имена мастеров, живших около пятидесяти лет назад. Вспомните: было названо еще имя старейшего художника, автора самых талантливых росписей из коллекции Исторического музея. Теперь нужно проверить эти сведения: действительно ли в первой половине прошлого века в Пермогорской волости жил крестьянин по имени Яков Ярыгин?
Все старинные документы хранятся в архиве. Из истории мы знаем, что царское правительство было заинтересовано в том, чтобы каждый житель деревни платил подати. Для этого периодически проводилась перепись населения, документ назывался ревизской сказкой. Кроме того, в России следили, чтобы каждый человек регулярно ходил в церковь. Священники составляли списки окрестного населения, отмечая, кто посещает церковь, а кто — нет. Нерадивые прихожане сразу брались под особый контроль. Посмотрим эти документы — нет ли в них имени Ярыгина? Судя по дате на бураке 1811 года, нам нужны сведения конца XVIII — начала XIX века. Первый документ — «Ревизская сказка, поданная 9 июля 1782 года по Пермогорской волости Красноборского округа Двинской трети». В книге большого формата, на пожелтевшей от времени бумаге подробно выписаны названия деревень, имена и фамилии крестьян со всем семейством. Находим деревню Большой Березник, читаем список. Всего в ней было в это время девять дворов и из них пять принадлежало Ярыгиным. Однако ни одного Якова среди них в то время не было. Смотрим другой документ. Он называется: «Ведомость Вологодской Епархии Сольвычегодской уездной Пермогорской Воскресенской церкви священника Иоанна Григорьева Попова... людей с указанием против каждого имени о бытии их на исповеди за 1833 год».
Книга, где переписаны все имена крестьян Пермогорья, почти четверть метра толщиной, в массивном переплете, она так тяжела, что один человек с трудом может ее поднять. Начинаем опять отыскивать деревню Большой Березник. За номером (по счету семей) 504 читаем: Яков Васильевич Ярыгин — 39 лет; у него жена Анна Марковна и дети: сын Филипп — 7 лет и дочь Евфимия — 3 года. В этом же дворе живет брат Якова — Семен 30-ти лет с женой Параскевой Никифоровой и сыном Дмитрием четырех лет. Значит, Яков Ярыгин действительно жил в этой деревне, где занимались росписью его потомки. Посчитаем, соответствует ли его возраст датам на его произведениях. Если в 1833 году ему было 39 лет, следовательно, он родился в 1794 году, а бурак 1811 года расписал семнадцати лет. Вспомним сценку, изображенную на этом бураке: безусый стройный юноша, раскрашивающий дугу. Мы предположили, что это — автопортрет. Тогда вполне возможно, что это и был Яков Ярыгин в 17 лет. Следовательно, колыбель он украшал, когда ему было 73 года. Рука художника уже утратила былую уверенность, точность: линии рисунка более толстые и небрежные, в растительном узоре нет той виртуозности, которая отличает роспись бурака.
Несмотря на крайнюю скупость сведений, полученных из архивных документов, они помогают нам представить себе жизнь и творчество талантливого художника из народа — Якова Васильевича Ярыгина. Как и жители его деревни, он обрабатывал свой надел земли, ходил на лесные промыслы. Вместе с ним трудились его жена и сын. Жизнь крестьянина во всем ее многообразии и явилась содержанием творчества художника: облекая ее в праздничный наряд, отражая в росписях яркие краски природы Севера, он рассказывал о себе, о своих близких, об односельчанах.
В Историческом музее хранится много работ Якова Васильевича Ярыгина: туески, прялки, ларчики, колыбели, миски, шкатулки, сундуки... Все это предметы самых произвольных форм и размеров, то колыбель или сундук почти метровой длины, то крохотная шкатулочка. Плоская и ровная поверхность одних вещей относительно облегчала работу живописца; круглые бураки, овальные хлебницы, глубокие чаши, фигурные ножки прялок требовали умения и фантазии, и Яков Ярыгин с большим искусством распределял рисунки на поверхности любого предмета. Мы видели, как на одних вещах особенно пышно распустились растения, а маленькие человеческие фигурки, пестрые птички как бы потонули в них. На других вещах на первый план выступают жанровые сценки, растительный узор их только дополняет. Искусно приноравливаясь к форме и размеру предмета, художник то делит его поверхность на ярусы, то заполняет ее сплошь, а то выделяет ряд самостоятельных картин. Выразительность изображений художник усиливает еще и тем, что герои его росписей смотрят прямо на зрителя. Они обращены к «аудитории» даже тогда, когда им этого делать и не следовало бы. Так, отвернувшись от прялки, смотрит на зрителя пряха (как бы забыв на мгновение о работе), женщина за ткацким станом, за шитьем. А дьячок, обучающий мальчика грамоте, не только повернулся всем корпусом, но и широко раскрыл для зрителей свою книгу. Как отметил известный советский исследователь народного искусства В. М. Василенко, эта черта делает жизненными народные произведения и для нас — незнакомых ни с изображенными событиями, ни со средой, в которой жили и творили деревенские художники.
Пряхи за работой. Деталь росписи прялки. Пермогорье. Первая половина XIX века.
В творчестве Якова Ярыгина нашли отражение лучшие традиции живописного мастерства Пермогорья: высокое искусство «писать травы», правильность и четкость в передаче даже самого сложного рисунка, декоративное чутье и умение ограниченной красочной гаммой сделать роспись празднично-нарядной. Вещи, расписанные Ярыгиным, высоко ценились современниками.
Ярыгинские рассказы в картинках были близки и понятны каждому жителю того края. Крестьянин или крестьянка в живописных сценках видели себя: парадное застолье напоминало им собственную свадьбу; веселые супрядки, праздничные выезды — любимые развлечения молодости. Продолжателями мастерства Якова Ярыгина во второй половине прошлого века стали несколько семей художников Пермогорья. В своих росписях они унаследовали его приверженность к яркому колориту, к ковровой нарядности травного орнамента, в который умело вписывались силуэтные изображения людей, зверей и птиц. Однако в работах последователей художника уже нет того отточенного до ювелирности мастерства, которым отмечены произведения Ярыгина. Вероятно, это объясняется и тем, что тщательная отделка стала невыгодной. Спрос на яркие, празднично украшенные предметы увеличился, ремесло живописца считалось очень прибыльным. «Стоило вынести вещи на рынок в соседний Красноборск или даже на пристань в Пермогорье, как их сразу раскупали», — рассказывала дочь Александра Мишарина. Теперь художник был заинтересован главным образом в том, чтобы раскрасить побольше и побыстрее. Поэтому росписи конца XIX—начала XX века выполнены более небрежно, предварительный контур рисунка заменился быстрым мазком кисти с последующей его обводкой, а из множества сюжетов Якова Ярыгина остались поездки на санях, Сирины в круге и реже — чаепития.
Росписи Пермогорья познакомили нас с одним из направлений народного изобразительного искусства XIX века. Мы видели, что деревенские художники сохранили лучшие традиции мастерства здешнего края, Унаследовав своеобразие художественного языка древнерусского искусства, потомки устюжских живописцев наполнили росписи новым содержанием: о жизни крестьянина северной деревни рассказывает нам каждый украшенный предмет, каждая живописная сценка. Почти забылись волшебно-сказочные образы, которые составляли главную тему древнерусского искусства, а немногие сохранившиеся отошли на второй план, стали играть роль привычного декоративного дополнения.
Проследим, как развивались другие направления народной живописи.
Следует сказать, что традиции пермогорского искусства росписи живы и продолжают развиваться в наши дни. В Великом Устюге — известном центре многих художественных ремесел, в том числе и живописного мастерства — не так давно была открыта фабрика «Великоустюжские узоры», где, используя достижения лучших мастеров прошлого, создают красивые современные изделия. Так было возвращено к жизни искусство живописцев с Северной Двины, которое отличается тонкостью контурного рисунка, изощренностью растительного орнамента, разнообразием жанровых сценок, умело вписанных в узор из трав и цветов.
Со стенок новых шкатулок, коробочек и бурачков на нас смотрят юноши и девушки в современных одеждах, соединенные то парами, то по одиночке, то на прогулке, то за столиком с самоваром, исполненные в той же манере, в той же колористической гамме. Обрамление растительным орнаментом (как и в прежней народной росписи) подчеркивает праздничность изображенных событий. Об этом же говорят и надписи на изделиях. Вот, например, на коробочке изображена молодая пара. Это жених и невеста. «Совет да любовь!» гласит помещенная здесь же надпись. А на стенках видны и другие непременные в этом случае персонажи: еще одна юная пара (друзья и подружки), музыканты, праздничное катание в возке.
Чувствуется, что художник хорошо усвоил живописную систему и приемы старых мастеров, не копируя при этом, а стараясь творчески все переосмыслить, внести новое содержание. Каждая жанровая сценка как бы подсмотрена со стороны, поэтому очень жизненна и выразительна. Работы мастеров великоустюжской фабрики завоевали признание и любовь широкой публики. Они заняли также достойное место в коллекциях музеев.
 |
 |
